ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ПРОЦЕССА РЕАЛИЗАЦИИ ВЛАСТНЫХ ОТНОШЕНИЙ В ПЕНИТЕНЦИАРНОМ ДИСКУРСЕ

Аннотация: В данной статье рассматриваются особенности реализации властных отношений в пенитенциарном дискурсе; обосновывается применение термина «язык социального контроля» по отношению к языку охранников; особое внимание уделяется такому свойству группы власти как контроль над доступом к дискурсу; выявлены некоторые характерные черты речевого взаимодействия охранников и заключенных.
Выпуск: №4 / 2017 (октябрь-декабрь)
УДК: 316.462-058.56
Автор(ы): Никишина Ольга Александровна
кандидат филологических наук, старший преподаватель, кафедра лингвистики и перевода, Мордовский государственный педагогический институт им. М.Е. Евсевьева

Салькаева Альбина Няилевна
старший преподаватель, кафедра лингвистики и перевода, Мордовский государственный педагогический институт им. М.Е. Евсевьева

Пестова Елена Владимировна
преподаватель, кафедра лингвистики и перевода, Мордовский государственный педагогический институт им. М.Е. Евсевьева
Страна: Россия
Библиографическое описание статьи для цитирования: Никишина О. А. Общая характеристика процесса реализации властных отношений в пенитенциарном дискурсе [Элeктpoнный pecypc] / О. А. Никишина, А. Н. Салькаева. Е. В. Пестова // Научное обозрение : электрон. журнал. – 2017. – № 4. – 1 электрон. опт. диск (CD-ROM). – Систем. требования: Pentium III, процессор с тактовой частотой 800 МГц ; 128 Мб ; 10 Мб ; Windows XP/Vista/7/8/10 ; Acrobat 6 х.
image_pdfimage_print

Роль языка не стоит сводить только к передаче информации, так как язык многофункционален по своей природе. Одна из его функций заключается в том, что он способствует установлению, изменению и поддержанию общественных отношений. Иными словами, язык может обладать определенной общественной властью, что приводит к широкому рассмотрению таких понятий как «язык власти» и «власть языка» в современной лингвистике.

Рассмотрим первоначально сам термин «власть». Следует отметить, что единой его трактовки так и не сложилось на данный момент, но зачастую власть характеризуют через такие понятия как «влияние», «доминирование», «контроль», «полномочия» и др. Например, в определении, данном Дж. Френчем (J. R. P. French) и Б. Рейвеном (B. Raven) власть определяется через «влияние», целью которого является вызвать определенные измененияв поведении или убеждениях других [8, р. 260].

В свою очередь Т.А. ван Дейк определяет власть через контроль (возможность регулировать действия других), осуществляемый одной группой лиц над другой группой или ее отдельными членами [2, с. 27]. Обычно при осуществлении такого контроля интересы только одной из сторон являются приоритетными и реализуются, в то время как интересы контролируемых подавляются. Это можно назвать злоупотреблением властью [2, с. 27]. Т. А. ван Дейк применяет к таким случаям термин «доминирование», где реализация власти приводит к возникновению социального неравенства. Власть, проявляющая себя таким образом, воспринимается негативно, особенно подчиненной группой [5, р. 23]. Встречаются и такие ситуации, когда возникающее социальное неравенство имеет правовое закрепление, что приводит к тому, что носитель власти не просто обладает таковой, а наделен определенными полномочиями. Следовательно, в соответствии с возложенными на него обязанностями он вынужден управлять деятельностью других людей [7, р. 38].

Рассматривая взаимоотношения властвующей группы и группы подчиненной, следует привести мнение С. Лукеса (S. Lukes), который характеризует их через понятие «конфликт», утверждая, что наличие противодействующей стороны необходимо при осуществлении власти [10, р. 29]. М. Вебер (M. Weber) в своем определении власти также подчеркивает данную характеристику, говоря, что власть выражается в возможности одной группы людей воплощать свои намерения в коммуникативном действии вопреки сопротивлению, оказываемому другой группой людей, принимающей участие в данном процессе [11].

Следовательно, это можно рассматривать как феномен власти, так и феномен сопротивления. В рамках данного исследования нас больше интересует власть и ее проявление в институциональных дискурсах, а именно в пенитенциарном дискурсе.

Согласно Г. Грачеву и И. Мельнику ситуации реализации власти могут быть разделены на две группы. Первая группа включает в себя ситуации, где коллективные социальные субъекты (органы государственной власти и другие общественные, политические и религиозные организации) воздействуют на человека. Вторая группа – ситуации межличностного общения повседневной жизни, в которых осуществляется речевое воздействие [1, с. 67]. Именно первая группа ситуаций характерна для институциональных дискурсов.

В. И. Карасик выделяет более 10 вдов институциональных дискурсов, среди которых политический, административный, военный, медицинский, педагогический, спортивный и др. [3, с. 194]. Во всех этих дискурсах можно заметить четкое подразделение на две социальные группы, одна из которых является более авторитетной и способна влиять на деятельность представителей противопоставленной группы, а иногда и руководить ею. Такую власть можно определить как статичную [4, р. 265] или структурную. Она представляет собой результат предыдущих случаев реализации власти в данной социальной системе и закрепляется в виде привычки, обычая, установления [9, р. 121]. Принадлежность к данному виду власти и определяет стандартизированность и рутинизированность общения в рамках институциональных дискурсов.

Пенитенциарный дискурс следует понимать как общение, происходящее в любом учреждении пенитенциарной системы между охранниками и заключенными, которые при этом исходят из своих статусно-ролевых характеристик. Следовательно, данный вид дискурса также можно причислить к институциональным: наличие правового закрепления, противопоставленных по статусу и социальной роли коммуникантов, социальный институт (тюрьма) как прототипное место общения. В связи с этим следует принять для данного дискурса как истинные все перечисленные выше характеристики социальной власти. Продолжая ряд особенностей реализации власти в пенитенциарном дискурсе, следует отметить следующее: власть осуществляется на основе легитимности, принуждения и поощрения. Принцип легитимности отображается в наличии у охранников полномочий, закрепленных официальными постановлениями. Следовательно, охранники имеют право и обязаны осуществлять контроль над деятельностью заключенных, что является их должностными обязанностями. Принцип принуждения обоснован тем, что права и свободы заключенных сильно ограничены по сравнению со свободными гражданами, и такая степень искусственной внешней несвободы не может не вызывать недовольства и приводит к тому, что правила тюремной жизни могут не соблюдаться. В связи с этим существует система санкций, призванная обеспечить порядок и поддерживать устои системы. Принцип поощрения заключается в том, что заключенные, поведение которых не вызывает нареканий, пользуются определенными привилегиями и могут быть освобождены досрочно.

Можно увидеть, что властвующая группа осуществляет контроль над деятельностью заключенных, основываясь на данных им полномочиях и используя уже сложившуюся в данном общественном институте систему порядка и контроля, однако, ее правила распространяются и на саму группу власти. Следует отметить особенности протекания контроля в пенитенциарной системе. Во-первых, контроль ориентирован не на реализацию интересов непосредственно охранников, а на выполнение заказа государства по наказанию и перевоспитанию осужденных преступников. Во-вторых, из-за отсутствия контроля извне нередко охранники позволяют себе выходить за рамки уставного поведения (наличие грубых слов при обращении к заключенным; несанкционированное применение силы). Это свидетельствует о случаях злоупотребления властью, которые, согласно проведенному Ф. Зимбардо тюремного эксперимента в 1971 г., являются неизбежными. Следовательно, в пенитенциарной системе контроль выстраивается как на обладании охранниками полномочиями, так и на доминировании охранников над заключенными. В-третьих, контроль носит постоянный характер в пенитенциарной системе и является тотальным. В-четвертых, он предполагает применение серьезных санкций к тем, кто нарушает правила системы. Для заключенных они могут носить весьма серьезный характер, например, одиночное заключение в карцере и др.

Из вышесказанного можно заключить, что пенитенциарный дискурс, наряду с другими институциональными дискурсами, является дискурсом порядка и надзора и служит областью реализации властных отношений. При этом контроль, прежде всего, направлен на ограничение свободы физических действий заключенных. Тем не менее, если сравнить пенитенциарный дискурс и, например, спортивный (речевое взаимодействие тренера и спортсмена), то можно заметить и некоторые отличия. Типичным для институциональных дискурсов является то, что вышестоящую группу представляют лица, обладающие определенными преимуществами относительно группы нижестоящей, например, знания, опыт, навыки, личностные качества, что создает им определенный авторитет. Такое положение приводит к тому, что между двумя четко разграниченными социальными группами складываются уважительные (со стороны нижестоящих), покровительственные (со стороны вышестоящих). Так, в спортивном дискурсе тренер обладает необходимым опытом и знаниями, чтобы воспитывать спортсменов, что, несомненно, способствует тому, что его подопечные прислушиваются к его словам, выполняют поставленные им задачи. В пенитенциарном дискурсе отношения между охранниками и заключенными складываются другим образом. В общении отсутствуют формы вежливости, и авторитет охранников зиждется не на уважении, а на страхе наказания. Во многом отсутствие уважения обосновывается тем, что вышестоящее положение охранников не базируется на  их личностных качествах, заслугах, достижениях: они были назначены на данную должность. Это связано также с тем, что ценностные ориентиры слишком сильно различаются, так как и направленность интересов сильно разнится. Данный факт также служит отличительной особенностью пенитенциарного дискурса. Если тренеры и спортсмены ориентированы на достижение одной цели – достижение спортсменом высоких результатов и работают в этом направлении совместно, то для охранников и заключенных характерно противостояние.

Наиболее схожим с пенитенциарным дискурсом по характеристикам реализации власти можно назвать военный дискурс (если рассматривать речевое взаимодействие рядовых солдат и офицеров): замкнутость системы, четкое распределение на социальные группы. Особенно наглядно это прослеживается в таком параметре власти как доступ к ценным ресурсам – материальным и духовным. В рамках данного исследования нас интересует доступ к дискурсу, который, по мнению Т. А. ван Дейка, также является ценным ресурсом и возможность или невозможность продуцировать высказывания может служить отличительной чертой при определении властвующей и подчиненной группы [6, р. 85].

Исследование, проведенное нами на основе фильмов и телесериалов на английском языке (37 часов видеоряда), где сюжетная линия развивается частично или полностью в учреждении пенитенциарной системы, показало, что из 347 эпизодов, представляющих непосредственное взаимодействие охранников и заключенных, 249 строилось по следующей схеме: «реплика-стимул охранников (приказ, распоряжение, оповещение) – невербальное действие заключенного»; 72 – «реплика-стимул охранника – реплика-реакция заключенного» (речевое взаимодействие при опросах, допросах); 34 – «реплика-стимул заключенного – реплика-реакция охранника» (речевое взаимодействие при обращении с просьбами, жалобами); 7 – «невербальное действие заключенного – реплика-реакция охранника» (речевое взаимодействие при необходимости корректировки действий заключенных). Из полученных статистических данных видно, что речевая активность заключенных предполагалась лишь в 30% случаев. Следовательно, охранники в большей мере обращаются к дискурсу, что еще раз свидетельствует об их более высоком социальном положении.

Рассмотрев ситуации речевого взаимодействия более детально, нельзя не заметить, что они могут быть классифицированы в зависимости от характера доступа заключенных к дискурсу. Наиболее частотным является тип ситуации, где заключенные лишены доступа к дискурсу. Сюда можно отнести ситуации, когда охранники лишь контролируют каждодневные действия заключенных, давая четкие пошаговые указания. Например, распределение новоприбывших заключенных по камерам тюремного блока:

Охранник: To the right. Right, right, right (четверо заключенных при входе в тюремный блок поворачивают направо). Left, left… (двое – поворачивают налево) [12].

Ко второму типу ситуаций отнесены были случаи, когда заключенные имеют санкционированный доступ к дискурсу. Здесь возможны различные речевые жанры, но, так или иначе, возникает диалог, и его целью обычно является получение информации, как, например, при опросе или допросе. Типичным является то, что инициатива обычно исходит от властвующей группы, то есть охранников.

Охранник: Name and back number.

Заключенный: Scofield, Michael. 94941 [13].

Третий тип ситуаций, представлен случаями, где не предполагается обладание заключенными доступом к дискурсу, но они сами получают его, преодолевая сопротивление группы власти. Как правило, такие случаи выходят за рамки рутинных событий тюремной жизни, и приводит обычно к возникновению конфликтных ситуаций между охранниками и заключенными. Приведем ситуацию, когда один из заключенных во время утреннего построения вышел из строя и высказал всеобщее неодобрение, и позже к нему присоединились еще несколько человек.

Охранник: All of you, get back in line.

Заключенный:We’ll move when the temperature situation is rectified [13].

Из приведенных выше примеров видно, что охранники не просто контролируют доступ к дискурсу, но также определяют возможные речевые акты и речевые жанры речевого взаимодействия.

Тем не менее, контроль в пенитенциарном дискурсе не ограничивается контролем над физическими действиями и речевой активностью заключенных. Как известно, язык сам по себе является мощным средством воздействия. Следовательно, говорящий влияет на слушающего в любой коммуникативной ситуации, даже не ставя перед собой такой цели. Не вызывает сомнения тот факт, что при использовании языка человеком обладающим определенной властью над слушающим, воздействующая сила во много раз усиливается. Если говорить о пенитенциарной системе, где власть реализуется через доминирование и тотальный контроль, включающие в себя прерогативу продуцировать высказывания и ограничивать речевую активность заключенных, можно смело утверждать, что воздействующая сила языка становится здесь огромной. Это приводит к контролю над сознанием. Естественно, к такому результату приводит не только контроль над дискурсом, но и весьма суженные рамки внешней свободы. В итоге можно наблюдать формирование институализированной личности.

Таким образом, можно утверждать, что реализация власти в пенитенциарной системе строится на обладании охранниками полномочий по всестороннему контролю над деятельностью заключенных, и сама власть подчас перетекает в доминирование. В таких условиях можно говорить о языке заключенных как о языке власти, языке доминирования, языке социального контроля. Особый интерес в русле дальнейшего исследования представляет рассмотрение речевых актов и жанров языка социального контроля в зависимости от типа речевой ситуации (единоличное обладание охранниками  доступом к дискурсу; санкционированное обладание  заключенными доступом к дискурсу; несанкционированное обладание заключенными доступом к дискурсу).

 

Список использованных источников

 

  1. Грачев Г. В., Мельник И. К. Манипулирование личностью: организация, способы и технологии информационно-психологического воздействия. М. : Эксмо, 2003. 153 с.
  2. Дейк Т. А. ван. Дискурс и власть. Репрезентация доминирования в зыке и коммуникации. М. : Либроком, 2013. 344 с.
  3. Карасик В. И. Языковой круг – личность, концепты, дискурс: монография. Волгоград : Перемена, 2002. 477 с.
  4. Danescu-Niculescu-Mizil C., Lee L., Pang B., Kleinberg J. Echoes of Power: Language Effects and Power Differences in Social Interaction // Proceedings of WWW 2012: 21-st International Conference on World Wide Web. ACM Press, 2012. P. 261–270.
  5. Dijk T. A. van. Discourse and inequality // Lenguas Modernas. 1994. № 21. P. 19–37.
  6. Dijk T. A. van. Discourse, Power and Access // Texts and Practices: Readings in Critical Discourse Analysis. London, 1996. P. 84–104.
  7. Emerson R. M. Power-Dependence Relations // American Sociological Review. 1962. Vol. 27, № P. 31–41.
  8. French J. R. P., Raven B. The Bases of Social Power Studies in Social Power // Institute for Social Research. Mich., 1959. P. 259–269.
  9. Hodge R., Kress G. Language as Ideology. 2-nd edition. London : Routledge, 1993. 230 p.
  10. Lukes S. Power: A Radical View. 2-nd edition. Palgrave : Macmillan, 2005. 192 p.
  11. Weber M. Class, Status, and Party [Electronic resource] // Essays in Sociology. New York, 1946. P. 180–195.Режим доступа: http://sites.middlebury.edu/individualandthesociety/files/2010/09/Weber-Class-Status-Party.pdf
  12. Shawshank Redemption [Кинофильм].
  13. Prison Break [Кинофильм] : сериал.

 


 

Nikishina Olga

Doctor of Philology, senior teacher, Department of Linguistics and Translation, Mordovian State Pedagogical Institute

nikishka1989@mail.ru

 

Salkaeva Albina

senior teacher, Department of Linguistics and Translation, Mordovian State Pedagogical Institute

alb2303@mail.ru

 

Pestova Elena

teacher, Department of Linguistics and Translation, Mordovian State Pedagogical Institute

alena380029220@mail.ru

 

THE GENERAL DISCRIPTION OF THE POWER REALIZATION PROCESS IN PRISON DISCOURSE

 

In this article the peculiarities of power realization in prison discourse are viewed; the usage of the term “the language of social control” in relation to the language of guards is substantiate; a special attention is paid to such a property of the power group as control over discourse access; some characteristics of communication between prisoners and guards.

 

Keywords: discourse, prison discourse, power, social control.

 

© АНО СНОЛД «Партнёр», 2017

© Никишина О. А., 2017

© Салькаева А. Н., 2017

© Пестова Е. В., 2017

image_pdfimage_print